— «Тише, тише, детки, ловим обезьянку», — передразнил сэр Джосая, продолжая высказывать свои замечания. — Сплошное словоблудие. Если кто-то и скажет иногда что-нибудь путное, так тут же встанут четыре орясины, не меньше, и потопят его мысль в потоке брани. Лично я не знаю, почему мы приезжаем на подобные сборища. Впрочем, нет, я-то знаю. Я знаю, почему я это делаю. Просто больше мне ничего не остается. Не приезжай я на эти шоу, мне бы пришлось сидеть дома. А вы знаете, каково мне живется дома, Бересфорд? Меня терроризируют. Терроризирует экономка, терроризирует садовник. Он старый шотландец, и доходит до того, что он не позволяет мне трогать мои собственные персики, вот я и приезжаю сюда, пускаю в ход свое влияние и притворяюсь перед самим собой, будто выполняю какую-то полезную функцию, обеспечивая безопасность нашей страны! Вздор и чепуха!

Но вы? Вы ведь сравнительно молодой человек. Зачем вы-то приезжаете и понапрасну тратите время? Слушать вас все равно никто не станет, даже если вы и впрямь скажете что-нибудь достойное внимания.

Томми, слегка развеселенный тем, что, несмотря на почтенный, как он полагал, собственный возраст, генерал-майор Джосая Пени считает его молокососом, покачал головой. Генералу, подумал Томми, давно, наверное, за 80, он глуховат, у него бронхиальная астма, но он далеко не дурак.

— Не будь здесь вас, сэр, — заявил Томми, — тут бы вообще ничего не делалось.

— Ну спасибо, приятно это слышать, — сказал генерал. — Я беззубый бульдог, но лаять-то еще могу. Как там миссис Томми? Давненько уж ее не видел.

Томми ответил, что Таппенс здорова и жизнедеятельна.

— Она всегда была активна. Очень напоминала мне стрекозу. Бросится, бывало, вслед за какой-нибудь своей вроде бы нелепой идеей, а потом вдруг обнаруживается, что идея-то не такая уж и нелепая. Вот как надо веселиться! — с одобрением сказал генерал. — Не то что теперешние серьезные женщины средних лет. У всех у них, вишь ты, какое-то Дело, и непременно с заглавной буквы «Д». А что до теперешних девушек… — Генерал покачал головой. — Совсем не такие, как в мои молодые годы. Тогда они были красивые, как картинки. Муслиновые платья! Шляпки «клош»! Вы помните? Да нет, я полагаю, вы в то время еще под стол пешком ходили… Приходилось наклоняться и заглядывать под поля, чтобы разглядеть девичье лицо. Это было мучительно, и они это знали! Я вдруг вспомнил… позвольте подумать… она не была ваша родственница… ваша тетя, разве нет? Ада Фэншо…

— Тетушка Ада?!

— Красивейшая девушка из всех, кого я когда-либо знал.

Томми постарался сдержать удивление. Казалось невероятным, что его тетю Аду когда-то могли находить красивой. Старина Джош возбужденно продолжал:

— Да, красивая, как картинка! А какая живая! Какая веселая! А как любила пошутить! Я как раз стал младшим офицером, собирался отбыть в Индию. Мы устроили пикник при лунном свете на пляже. Мы с ней удалились вместе, сидели на камне и смотрели на море.

Томми посмотрел на генерала с каким-то новым интересом: двойной подбородок, лысина, кустистые брови и огромное брюшко. Ему вспомнилась тетушка Ада: пробивающиеся усики, мрачная улыбка, серебристо-седые волосы, злобный взгляд. Время, подумал он. Вот что Время делает с человеком! Он попытался представить себе красивого молодого офицера и прекрасную девушку в лунном свете. Это ему не удалось.

— Романтика, — глубоко вздохнув, сказал сэр Джосая Пенн. — Мне так хотелось сделать ей в ту ночь предложение, но, пока ты унтер-офицер, ни о каком предложении не могло быть и речи. Только не при таком жалованье. Нам пришлось бы ждать пять лет, прежде чем мы смогли бы пожениться. А это была бы слишком уж долгая помолвка — разве можно просить об этом девушку? Ну да что там! Вы же знаете, как бывает. Я отправился в Индию, а в отпуск попал не скоро… Мы немного писали друг другу, потом все как-то прекратилось само собой. Так я ее больше и не увидел. И, однако, вы знаете, я никогда ее не забывал. Часто думал о ней. Помню, как чуть не написал ей однажды, много лет спустя. Я прослышал, что она в округе, где я у кого-то гостил. Думал, съезжу, повидаю ее, спрошу, можно ли мне заходить к ней. А потом подумал: «Не будь идиотом. Она, возможно, теперь совсем другая».

Потом, несколько лет спустя, о ней упомянул один человек. Он заявил, будто она — одна из самых уродливых женщин, которых он когда-либо видел. Я едва этому поверил, но теперь я думаю, что, возможно, я счастливчик, что так ее больше и не увидел. Что она сейчас поделывает? Еще жива?

— Нет. Умерла две или три недели назад.

— Что вы говорите! В самом деле? Да, я полагаю, ей было бы… — ну-ка, ну-ка… 75 или 76? Может, чуть больше.

— Ей было 80, — сказал Томми.

— Только представить. Темноволосая оживленная Ада. Где она умерла? В лечебнице или жила с компаньонкой — она ведь так и не вышла замуж, правда?

— Нет, так и не вышла, — ответил Томми. — Она жила в доме для престарелых женщин. Между прочим, в довольно неплохом. «Солнечный кряж» называется.

— Да, я о нем слышал. «Солнечный кряж». Сестра, по-моему, упоминала, что там жил кто-то из ее знакомых. Некая миссис как же ее… миссис Картстойрс, что ли? Вы с ней не встречались?

— Нет. Я там особенно ни с кем не встречался. Все обычно проведывали каждый своего родственника.

— Причем, по-моему, это довольно трудное дело. Я имею в виду, толком ведь и не знаешь, о чем с ними говорить.

— С тетей Адой бывало особенно трудно, — признался Томми. — Можете представить, какой у нее был вздорный нрав.

— Да уж наверное. — Генерал усмехнулся. — В молодости, когда ей этого хотелось, она бывала настоящей чертовкой. — Он вздохнул. — Ужасное это дело, стареть. У одной из подруг моей сестры бывали галлюцинации, у бедняжки. Ей, бывало, чудилось, что она кого-то убила.

— Боже милостивый, — удивился Томми. — Неужели правда?

— Да нет, не думаю. Никто на самом деле не верил, что она действительно кого-то убила. А вы знаете, — генерал задумался над этой мыслью, — а ведь, возможно, и убила. Когда вы ходите и бодренько всем рассказываете об этом, никто ведь вам не поверит, правда? Забавная мыслишка, а?

— И кого же, как она считала, она убила?

— Честное слово, не знаю. Мужа, что ли? Даже не знаю, что он был и как выглядел. Мы с ней познакомились, когда она была уже вдовой… Да, — со вздохом добавил он, — с сожалением услышал об Аде. Не видел сообщения в газете. Кабы увидел, непременно бы послал цветы или что-нибудь такое. Букетик розовых бутончиков. Именно их носила девушка на вечерних платьях. Букетик розовых бутончиков на плече вечернего платья. Очень было красиво. Помню, на Аде было вечернее платье — цвета гортензии, розовато-лиловое. Розовато-лиловое, а на нем розовые бутончики роз. Как-то раз она дала мне один бутончик. Они, разумеется, были не настоящие. Искусственные. Я долго его хранил — несколько лет. Знаю, знаю, — добавил он, перехватив взгляд Томми, — вам все это кажется смешным, правда? Поверьте, мой мальчик, когда становишься по-настоящему старым и чокнутым, как я, снова становишься сентиментальным. Ну я, пожалуй, поковыляю на последний акт этого смехотворного представления. Большущий привет миссис Томми, когда вернетесь домой.

На следующий день в поезде Томми вспоминал этот разговор, улыбаясь про себя и снова пытаясь представить себе свою грозную тетю и свирепого генерал-майора в их молодые дни.

— Надо рассказать Таппенс, то-то посмеется, — сказал Томми. — Интересно, чем она занималась, пока меня не было?

Верный Альберт, улыбаясь ослепительной улыбкой, открыл дверь.

— Добро пожаловать домой, сэр.

— И я рад, что вернулся… — Томми протянул Альберту чемодан. — А где миссис Бересфорд?

— Еще не возвратилась, сэр.

— Вы хотите сказать — она уезжала?

— Ее нет уже три или четыре дня. Но к обеду она вернется. Она вчера звонила.

— Что это она задумала, Альберт?