— Она получала много писем? — спросила Таппенс. — Я хочу сказать, писем из-за границы?

Ну, по-моему, миссис Джонсон или мистер Джонсон написали раз или два из Африки, но только года через два. Люди все-таки утрачивают связь, особенно когда уезжают за границу и начинают новую жизнь. Не думаю, что они вообще много общались с нею. Она была дальней родственницей, и они позаботились о ней больше из чувства долга, а не потому, что она много для них значила. Все финансовые дела вел адвокат, мистер Эклз, член весьма почтенной фирмы, с которой мы уже пару раз имели дело. Я полагаю, родственники и друзья миссис Ланкастер все умерли, и вестей она не получала, и навещала ее очень редко. Лет пять назад приезжал один симпатичный господин, друг мистера Джонсона. Он и сам служил в колониях. По-моему, он приехал, только чтобы удостовериться, что она здорова и счастлива.

— А после этого, — сказала Таппенс, — все о ней забыли.

— Боюсь, что так, — согласилась мисс Паккард. Грустно, правда? Но это скорее обычное явление, нежели наоборот. К счастью, большинство наших обитательниц находят себе здесь друзей. Они сходятся с кем-нибудь, кто разделяет их вкусы, или у кого есть какие-то общие с ними воспоминания, и все устраивается самым счастливым образом. По-моему, многие из них почти забывают о своей прошлой жизни.

— Некоторые, я полагаю, — заговорил Томми, — немного… — Он замолчал, подыскивая слово, — немного… — Его рука медленно поднялась ко лбу, но он отдернул ее. — Я не хочу сказать… — забормотал он.

— О-о, я вполне понимаю, что вы имеете в виду, — сказала мисс Паккард. — Мы не берем пациентов с умственными расстройствами, но действительно принимаем таких, кто на грани помешательства. Я имею в виду людей, которые страдают старческой немощью, не могут как следует следить за собой, или тех, у кого есть причуды и галлюцинации. Иногда они воображают себя историческими персонажами. У нас здесь были две Марии-Антуанетты и одна очень милая старушенция, которая твердила, что она мадам Кюри и открыла радий. Она, бывало, с большим интересом читала газеты, особенно новости об атомных бомбах и научных открытиях. А потом непременно объясняла, что именно она и ее муж первыми начали эксперименты в этом направлении. Безобидный обман — вот что может сделать вас счастливыми, когда вы стареете. К тому же подобные загибы не постоянны. Не каждый день вы бываете Марией-Антуанеттой или даже мадам Кюри. Обычно это находит раз в две недели. Затем, я полагаю, человек устает поддерживать игру. И, разумеется, зачастую люди страдают забывчивостью. Они не могут упомнить, кто они. Либо же то и дело говорят, что забыли нечто важное, и мечтают вспомнить. Ну, в общем, всякое в этом роде.

— Понятно, — сказала Таппенс. Она заколебалась, потом добавила:

— Миссис Ланкастер… У нее был пунктик насчет любого камина или только того, что у вас в гостиной?

Мисс Паккард вытаращила глаза.

— Камин?! Я не понимаю, что вы имеете в виду?

— Просто она говорила что-то непонятное… Возможно, у нее были какие-то неприятные ассоциации, связанные с камином, а может, она прочла какую-то страшную историю.

— Возможно.

— Меня по-прежнему очень тревожит картина, которую она подарила тете Аде, — сказала Таппенс.

— Право, не думаю, что вам следует волноваться, миссис Бересфорд. Я полагаю, миссис Ланкастер о ней уже совершенно забыла. Не думаю, что она высоко ее ценила. Она просто была рада тому, что картина понравилась мисс Фэншо, и ей было бы приятно, если бы она досталась вам. Мне и самой эта картина нравилась. Я, конечно, не очень разбираюсь в живописи…

— Знаете, что я сделаю? Я напишу миссис Джонсон, если вы дадите мне ее адрес, и просто спрошу, могу ли я забрать эту картину.

— Единственный адрес, который у меня есть, это отель в Лондоне, куда они отправились, — по-моему, он называется «Кливленд». Да, отель «Кливленд» на Джордж-стрит. Она забирала миссис Ланкастер туда на четыре или пять дней, а после этого они, по-моему, собирались пожить у каких-то родственников в Шотландии. Я полагаю, в отеле «Кливленд» знают их новый адрес.

— Ну спасибо. А теперь насчет этой меховой накидки тетушки Ады…

— Я схожу и приведу к вас мисс О’Киф.

Она вышла.

— Ты с этой своей миссис Бленкинсон, — невольно проговорил Томми.

Таппенс казалась очень довольной собой.

— Она одна из моих лучших созданий. Я как раз пыталась придумать какую-нибудь фамилию и вдруг вспомнила о миссис Бленкинсон. Вот было забавно, правда?

— Это когда было!.. Время мирное, шпионов нет, нет и контрразведки.

— Это-то и обидно. Было так здорово: жить в той гостинице… придумывать для себя легенду… Я ведь стала думать, что я и впрямь миссис Бленкинсон.

— Тебе еще повезло, что все сошло благополучно, — отозвался Томми. — И, по-моему, как я тебе уже однажды говорил, ты там явно переборщила.

— А вот и нет. Я была абсолютно в образе, вошла в него целиком и полностью. Приятная женщина, довольно глупая, слишком уж занятая своими тремя сыновьями.

— Об этом-то я и толкую, — сказал Томми. — Хватило бы и одного сына. Зачем было обременять себя сразу тремя?

— Для меня они стали вполне реальными, — отвечала Таппенс. — Дуглас, Эндрю и… о боже, я уже забыла имя третьего. Я знаю точно, как они выглядели, какие у них были характеры, где именно они были расквартированы, и я любила хвастаться письмами, которые от них получала.

— Ну, с этим покончено, — сказал Томми. — В этом заведении ты ничего не найдешь, так что забудь о миссис Бленкинсон. Когда я умру и меня похоронят, а ты поносишь траур и станешь жить в приюте для престарелых, ты, вероятно, добрую половину времени будешь воображать себя миссис Бленкинсон.

— Скучно играть только одну роль, — заметила Таппенс.

— Как ты думаешь, почему старым людям хочется быть Мариями-Антуанеттами, мадам Кюри и тому подобными личностями? — спросил Томми.

— Я полагаю, от скуки. Человеку действительно становится скучно. Я уверена, что и тебе стало бы скучно, если бы ты не мог самостоятельно передвигаться, или если бы твои пальцы одеревенели, и ты не мог бы вязать. Человеку отчаянно хочется чем-то заняться, и поэтому ты примеряешь на себя какую-то общеизвестную личность и смотришь, каково это, когда ты в ее шкуре. Я вполне это понимаю.

— Ну еще бы, — сказал Томми. — Помоги, Боже, приюту, в который попадешь ты. Я полагаю, большую часть времени ты будешь Клеопатрой.

— Известной личностью я не буду, — ответила Таппенс. — Я буду кем-нибудь вроде судомойки из замка «Анна Клевская», передающей сочные сплетни.

Дверь открылась, и появилась мисс Паккард в обществе высокой веснушчатой молодой женщины с копной огненно-рыжих волос, одетой в униформу сиделки.

— Мистер и миссис Бересфорд, это мисс О’Киф. Они хотят вам кое-что сказать. Вы меня простите? Меня зовет одна пациентка.

Таппенс должным образом представила меховой палантин тети Ады, и сиделка О’Киф пришла в восторг.

— Ах, как мило! Право, он слишком хорош для меня. Вдруг вам самой его захочется…

— Да нет, не думаю. Для меня он великоват. Видите, какая я маленькая? Он как раз для высокой девушки вроде вас. Тетя Ада была высокая.

— О-о, она была такая величественная старушка. Девушкой она, по-моему, была очень симпатичная.

— Да уж наверное, — с сомнением сказал Томми. — Впрочем, она, должно быть, обладала необузданным нравом, и ухаживать за ней, скорее всего, было невероятно трудно.

— Что да, то да — уж такая она была. Но какой дух! Ничто не могло ее сломить. И она была далеко не дура. Вы бы удивились, как она во все вникала.

— И тем не менее, у нее был норов.

— Что да, то да. Но доканывают нас нытики — сплошные жалобы и стоны. А миссис Фэншо никогда не было скучно. Она так рассказывала о былом… Как однажды, еще будучи девушкой, въехала на лошади по лестнице одного загородного дома… во всяком случае, так она сказывала… Вы можете такое представить?

— Ну, с нее станется, — сказал Томми.